Рынок труда: скрытая безработица и обратный билет в 90-е

Мы регулярно слышим из телевизоров и официальных пресс-релизов, что экономика России «бьёт рекорды», производство «на подъёме», а уровень безработицы «самый низкий за всю историю наблюдений — всего 2,9%». Звучит великолепно, почти как рекламный слоган: «Мы построили цифровую экономику будущего!». Но каждый, кто хоть раз искал работу в реальном мире, а не в презентациях Минэкономразвития, знает: реальность другая. Она пахнет не ростом, а чем-то средним между общежитием в военном городке и автобусом с дачниками в четыре утра.

Россия живёт в парадоксальном состоянии: безработица массовая — но её официально нет, производство сокращается — но отчёты рисуют плюс, предприятия останавливаются — но статистика обещает рост ВВП, специалисты уезжают — но формально никто не считает потери. Экономика превращается в комнату с кривыми зеркалами, где реальность — враг, а цифры — искусство. И это уже не смешно.

Скрытая безработица: увольняют, не увольняя

Официальное снижение безработицы — это не чудо роста, а просто смена терминологии. Ты больше не уволенный — ты «переведён на режим неполной занятости». Не работаешь неделю? Значит, ты не безработный, ты «в простое по инициативе работодателя». Получаешь треть зарплаты? Значит, ты не бедный, ты «гибко адаптируешься к рынку». Такой язык удобен чиновникам и работодателям: он скрывает реальные масштабы проблемы и позволяет строить красивые отчёты, пока люди выживают на кредиты и подработки.

Сегодня каждый четвёртый сотрудник в промышленности работает не полный рабочий день. Многие получают 30–50% от прежней зарплаты. Люди числятся в штате, но их никто не вызывает на работу неделями. И это называют «стабильностью» — потому что, если бы всех формально уволили, статистика могла бы испугать даже самых оптимистичных чиновников. Скрытая безработица — это огромный айсберг под водой, о который экономическое судно уже царапает днищем.

Для простого человека это означает: сохранить видимость занятости — не всегда благо. Ты остаёшься без доступа к пособиям, без права на переквалификацию за счёт государства, с привязанной к работодателю страховкой и без настоящей защиты. Работодателю выгодно временно не платить по полной, а государству — выгодно считать, что кризиса нет. В итоге тысячи людей формально «работают», но по факту живут на экономическом минимуме.

Производство и оборонка: каток пошёл назад

Многие думали, что военная экономика обеспечит рабочие места на десятилетия. Мол, если страна всё время что-то производит для армии, значит фабрики будут работать, а люди будут получать деньги. Реальность оказалась жёстче: военный заказ — это не экономика развития, а временная инфузия, которая прекращается так же внезапно, как отпуск за свой счёт.

На оборонных заводах уже начались сокращения: люди, считавшие себя «вне рынка», слышат в коридорах слова «оптимизация», «снижение загрузки» и «перераспределение ресурсов». Это значит, что даже там, где ещё вчера казалось, будто есть гарантия занятости, сегодня появляется риск «быть сокращённым ради эффективности». Гражданская промышленность при этом падает ещё стремительнее: автопром, авиастроение, машиностроение — массово работают на склад или стоят в ожидании деталей, которые импорт не поставляет.

Последствия очевидны: снижение темпа перевооружения производства, потеря компетенций у рабочих, сокращение числа предприятий в цепочках поставок и усиление зависимости от небольшого количества крупных заказчиков. Это не просто «временное ухудшение» — это процесс, который разрушает производственные экосистемы и перераспределяет рабочие места в пользу либо временной мобилизационной занятости, либо безработицы — и именно это перераспределение формирует кадровый рынок ближайших лет.

Потеря рынков: товары есть — покупателей нет

Экономика, построенная на сырье и экспорте, не выживает без внешних рынков. Европа — потеряна. США — закрыты. Китай покупает сырьё со скидкой и старается развивать собственные цепочки. Индия и другие рынки закупают выборочно и по ценам, которые для российских производителей часто нерентабельны. В результате — резкое снижение экспортного спроса и критическое ухудшение финансовой устойчивости производителей.

В результате российские заводы нередко оказываются в положении «производим, потому что можем, но продать некуда». Нет спроса — нет инвестиций. Нет инвестиций — нет модернизации. Нет модернизации — убытки и увольнения. Производственные мощности превращаются в склады, где запасы пылятся, а отчёты выглядят красиво лишь потому, что бухгалтерия умеет выравнивать графики. Для работника это означает снижение числа вакансий, ухудшение условий труда и рост конкуренции за оставшиеся рабочие места.

Обратная индустриализация: назад в 1980-е

Пока где-то в презентациях больших компаний рисуют будущее с роботами и нейросетями, на местах разворачивается совсем другая картина. Россия оказывается в режиме референса к прошлому: вместо массовых инвестиций в R&D и IT, требуется база рабочих специальностей, способных обслуживать устаревшее оборудование и производственные линии без импортных комплектующих.

Становится очевидным: вместо инженеров и айтишников в приоритете оказываются токари, слесари и сварщики. Это не просто перестановка кадров — это системный сдвиг в структуре экономики. Высококвалифицированные кадры, лишённые возможностей для применения навыков внутри страны, эмигрируют или переобучаются на «практические» специальности. Молодёжь, видя отсутствие перспектив, перестаёт стремиться в технические вузы, и страна теряет инвестиции в человеческий капитал.

Последствия — долговременные: деградация инженерных школ, дефицит управленцев среднего звена, утрата компетенций, снижение качества продукции и, в итоге, ещё большая зависимость от импорта тех узлов, которые раньше производились внутри страны. Это порочный круг, из которого выбраться дорого и долго — и чем дольше откладывать решения, тем сложнее будет восстановление.

Образование и распределение: бесплатная рабсила?

Параллельно с экономическими сдвигами наблюдается и возвращение к распределительной логике: бюджетники и выпускники отдельных специальностей фактически обязуются отработать в регионах по указке государства. Это выглядит как забота о российской глубинке, но на деле превращается в механизм контроля за кадрами и принудительной мобилизации рабочей силы.

Образование, которое раньше давало шанс на мобильность и выбор, теперь всё чаще становится связкой «учись — отрабатывай». Молодой человек, который не готов переехать в депрессивный регион на зарплату, недостаточную даже для аренды комнаты, обнаружит, что его возможности резко ограничены. Такая модель подрывает мотивацию к обучению, снижает приток талантливых студентов в технические специальности и формирует рынок, где работник привязан к месту вне зависимости от адекватности оплаты.

Падение доходов: номинальный рост, реальное беднение

Официальная статистика показывает рост средних номинальных зарплат — и это удобно для отчётов. Но реальные доходы населения сокращаются: инфляция, рост расходов на ЖКХ и транспорт, подорожание лекарств и продовольствия съедают увеличенные цифры. Если пересчитать зарплаты по потребительской корзине, реальная покупательная способность падает год от года.

Практическая жизнь человека сегодня — кредитные карты, две-три подработки, помощь родственников и постоянная экономия. Для многих работяг «два оклада на семью» — это уже роскошь. При этом работодатели легализуют низкие условия труда через схемы неполного рабочего времени, задержки выплат и «добровольно-принудительные» переработки. Всё это формирует устойчивую прослойку населения, для которой экономическая мобильность становится недостижимой мечтой.

Итоговый прогноз: рынок труда входит в зону турбулентности

Что нас ждёт в ближайшие 2–3 года? Все признаки указывают на системную перестройку в худшую сторону. Ниже — ключевые очаги изменений и их последствия для рядового работника.

• Военная экономика — временный рост рабочих мест с качественными потерями и риском массовых сокращений, когда заказы утратят текущую востребованность.
• Гражданские отрасли — спад занятости, заморозка инвестиций, сворачивание проектов и увеличение числа «временных» рабочих мест.
• Образование и здравоохранение — формальное сохранение кадров при реальных сокращениях и увеличении нагрузки на оставшихся работников.
• Частный бизнес — потеря рынка, уход инвесторов, вынужденная оптимизация и массовое сокращение персонала.
• Регионы — депопуляция моногородов, отток молодёжи и рост социальной напряжённости.
• ИТ и новые профессии — эмиграция специалистов, дефицит навыков и падение инновационной активности.

Словом, рынок труда превращается в систему выживания, а не в механизм развития. Те редкие отрасли, где сохраняются перспективы, зависят от внешних факторов и политических решений, а не от рыночной логики.

Что делать простому человеку

Рекомендации тривиальны, но жизненно важны: учиться менять квалификацию, не связать жизнь с одним работодателем или моногородом, создавать финансовую подушку, отслеживать реальные (не телевизионные) индикаторы экономики и быть готовым к переезду. И самое важное — сохранять канал для обмена информацией: писать отзывы, делиться опытом, помогать друг другу искать работу.

ОРаботе напоминает: если работодатель говорит «потерпите», — переводите это как «нам нечем платить, зато мы сохраним имидж». Оставляйте отзывы. Говорите правду. Пока правда существует — у людей есть шанс.

- Команда ОРаботе